Летописец с фотоаппаратом

В праздничные дни мая прошла уникальная встреча детей из Катайского детского дома, членов юнармии Катайского района с тружеником тыла Николаем Васильевичем Ниловым из города Москвы. В 1941 году ему было всего 12 лет, ребенком он с семьей эвакуировался из Москвы в Катайский район, село Ушаковское.

Николай Васильевич начал свои воспоминания о годах Великой отечественной войны такими словами: «Прошло более 70 лет с тех пор, как началась война. Написаны тонны книг – воспоминаний, научных исследований, художественных произведений. Но эта тема продолжает занимать людей. Почти не осталось тех, кто пережил войну, будучи взрослыми. Уходят и те, кто были тогда детьми. Их воспоминания не менее важны. И не только потому, что они добавляют новые и порой яркие штрихи к общей картине военного времени, – они помогают понять многое из того, как сложилась дальнейшая жизнь этого поколения».

Николай Васильевич ни разу не был с тех грозных военных лет в Катайском районе, а приехать хотелось очень, вспомнить детство, когда вместе с родителями жили в клубе села Ушаково. Отец Николая Васильевича был назначен начальником над всеми детскими садами, эвакуированными из Москвы в Катайский район, ему, поэтому несколько раз отказывали в просьбе идти на фронт. Николай Васильевич рассказал ребятам на встрече о своем житье – бытие в деревне, трудном для городских ребятишек. Как добывали из под снега дрова и вывозили их на «опоенной» лошади, как в жаркие летние дни шили не на речку купаться, а полоть бесконечные поля с картошкой. Но всё-таки это было детство, с играми и друзьями.

С самого начала Великой Отечественной войны возникла необходимость в массовой эвакуации населения и промышленности из западных областей страны на Урал и в Зауралье. Это была невиданная в истории человечества гигантская работа по перемещению производительных сил и населения страны с запада на восток.

Составы с людьми и оборудованием начали поступать в наш район в сентябре 1941 года. В ноябре 1941г. Катайский райисполком уже принимает решение «О размещении в районе детских садов комбината «Трёхгорная Мануфактура» из г. Москвы. Было решено разместить детские сады в количестве 600 человек в зданиях начальных школ на территориях Корюковского, Шутинского, Ушаковского и Ильинского сельсоветов. Эвакуированные детские учреждения находились на финансировании областного отдела образования, согласно решения райисполкома от 14.01.42г. распорядителем кредитов объединенных детского сада и детского интерната «Трёхгорная Мануфактура» им. Дзержинского была утверждена-Попковская Евгения Ильинична) – справочная информация из районного архива.

В 1941 году, когда началась война, рассказывал Николай Васильевич, мой отец работал в объединении детских садов Трехгорной мануфактуры. Директором там была мать Радия Петровича Папковского, впоследствии выдающегося инженера-авиаконструктора, также работавшего в ОКБ им. С. В. Ильюшина. А мой отец был главным бухгалтером. У «Трехгорки» была летняя база отдыха в поселке Салтыковка под Москвой, куда вывозили детей. Всего в объединение входило четыре детсада и летом 1941 года на базу вывезли 600 детишек работников «Трехгорки». Как дети персонала объединения уехали в лагерь я и мой старший брат. Был с нами и Радий Папковский.

И вот только мы переехали, как 22 июня объявляют войну. До августа все дети были в летнем лагере, бомбежки Москвы начались спустя месяц после начала войны. А так как Салтыковка находится на востоке, то немцы, когда пролетали бомбить нашу столицу, точно над поселком разворачивались на обратный курс, на запад.

Так вот, в парке еще в самом начале были выкопаны траншеи, чтобы там при бомбежке укрывались дети. Правда, кое-где они не были закончены. Недалеко от нас стояли позиции зенитных орудий, которые сразу открывали огонь по немецким бомбардировщикам. Если честно, то поначалу было очень красиво, когда прожектора ловили в небе самолеты и тут же начинали бить зенитки. Но беда в том, что осколки снарядов падали и в наши траншеи. Поэтому уводить детей в них запретили и во время бомбежек мы должны были укрываться в домиках на территории. Ну а нас как детей персонала закрепили за каждым из домиков, чтобы мы если вдруг домик загорится, начинали его тушить и выводили младших по возрасту детей. А ведь мы сами были еще дети...

В середине августа нас эвакуировали в Кинешму. Так как мой отец был признан негодным к строевой службе, хотя и просился на фронт, его оставили с нами старшим. В октябре, когда немец подошел к Москве, началась паника. В Иванове стали объявлять воздушные тревоги. И тогда нас погрузили в пульмановский вагон и месяц везли за Урал. Ехали через Свердловск, потом в Челябинск, из Челябинска в Курган, а из Кургана мы попали в город Катайск, в радиусе 25 километров от которого в трех-четырех деревнях разместили все детские сады.

Я учился в Ушаковской сельской школе, а вот мой брат вместе с Радием Папковским учился рядом – в Катайске, в школе-десятилетке. Мне и другим детям пришлось и в колхозе поработать: мы и пололи, и ездили за дровами, чем могли, помогали колхозу.

Мы пробыли в эвакуации до середины 1943 года, когда родители попросили вернуть детей домой в Москву. Вернулись все, никого не потеряли. Как 600 человек уехали летом 1941 года, так 600 и вернулись обратно в Москву в 1943-м.

У меня на заводе Ильюшина работал мотористом дядя, который и предложил моему отцу сразу как мы вернулись в июле 1943 года помочь устроить нас на работу. Хоть я еще должен был учиться в школе, но шла война и тут, если честно, несильно было до школы. Брата, так как он старше, сразу взяли токарем в цех. А мне тогда еще и 14 не было. Но меня взял к себе начальник фотолаборатории. Так я попал в фотолабораторию, где фактически и работаю по настоящее время.

Сыграло свою роль и то, что я на тот момент был знаком с фотографией. Отец у меня этим увлекался, а в семье был фотоаппарат «Кодак», пленочный. Но в то время пленку вообще невозможно было достать, поэтому фотокамера была переделана под кассету со стеклянными фотопластинками. Это сейчас – фотографируй, сколько карты памяти хватит, а тогда один снимок сделал, объектив закрыл, достал кассету, а достать ее аккуратно, не повредив – целое искусство.

Работа моя заключалась в том, что фотографии шли в специальные альбомы для авиаконструкторов, где они могли наглядно посмотреть, что нарисовали-спроектировали и что фактически получилось. Первым моим самолетом стал Ил-12. Потом Ил-14, и пошло-поехало. Фотографировал все агрегаты, узлы и механизмы, и получилось так, что я изучал конструкцию каждого самолета, знал ее особенности, технические решения конструкторов, принятые при разработке. Снимков мы делали очень много.

Когда ОКБ начало вести работы по Ил-22 в 1946 году, то мне пришлось уже ездить на летную станцию в Жуковский. Это был первый реактивный бомбардировщик, и в то время контрольное оборудование не успевало записывать показания приборов. Это сейчас можно снимать всевозможные измерения и записывать. Везде контрольная аппаратура стоит и все пишется, а в то время все писалось прямо с приборной доски. Я камеру ставил над приборной доской и в нужное время фотографировал показания приборов, датчиков и индикаторов. А вот снимать в воздухе самолеты я начал, когда пошел Ил-18. Именно с этой машиной связан мой первый опыт экстремальной фотосъемки. Мы делали фотографии этой машины на фоне горы Эльбрус на высоте более пяти тысяч метров. Бывал я и на международных салонах, снимал иностранную авиационную технику. За время работы побывал на авиавыставках не только в Ле Бурже, но и в Нагое в Японии, в Китае, Германии, Венгрии, Чехословакии, Италии. А вот в английском Фарнборо был только один раз. Запечатлел я не только все этапы развития авиации, но и трагические катастрофы. На моих глазах в Ле Бурже разбились американский В-58 «Хастлер», французские пилотажники из группы «Патруль де Франс». Заснял я и катастрофу Миг-29 под управлением Анатолия Квочура.»

В ноябре 2017 года начальнику фотовидеосектора АО «Авиационный комплекс им. С. В. Ильюшина», запечатлевшего всю историю развития отечественной авиации с 1943 года по настоящее время, Николаю Васильевичу Нилову исполнится 88 лет!